С. Корнев
Одно неожиданное следствие из рассуждений Элиаса Канетти
Платон как-то проговорился относительно философии: философия - это приуготовление к смерти. И еще: "Если ему [философу] свойственны возвышенные помыслы и охват мысленным взором целокупного времени и бытия, думаешь ли ты, что для такого человека много значит человеческая жизнь?" Философ, по Платону, не должен принимать смерть всерьез, - ни свою, ни чужую. Не сказал Платон только одного: зачем философу требуется это ледяное спокойствие перед лицом смерти.
Затем, чтобы его собственное лицо озарилось улыбкой превосходства, когда смерти подвергается кто-то другой. Элиас Канетти замечательно описал этот механизм. Выжить, выстоять, когда вокруг падают трупы - вот, по Канетти, наслаждение властителя и героя. Но забавно, как бывает слеп даже очень проницательный человек, когда дело касается его самого. Там нет ни строчки о выживании философа. Когда он анализирует выживание творческих знаменитостей, - разновидность, к которой, судя по всему, относятся у него и философы, - начинается невнятный лепет о бессмертии через имя, или что-то вроде этого.4 Канетти как бы забывает о том, что главный компонент в наслаждении выживанием - это смерть Другого.
А между тем, практика философии - это один из наиболее ярких способов наслаждения выживанием. И здесь, как и везде, наслаждение достигается через смерть Другого, - ведь наслаждение выживанием не может быть бесплотным и платоническим. Философия - это жажда власти, которая хочет возвыситься даже над реальностью, даже над реальностью смерти. Реальный властитель видит смерть других, но падает ниц перед лицом собственной смерти, - философ умеет пережить даже ее, умеет воспользоваться ею, - именно ее он кладет в основание своего наслаждения выживанием.
Отсюда эта страсть к бессмертию, отсюда этот ледяной посмертный холод, который прочитывается на их лицах, который заставляет их прятаться в норы при свете дня. Философ парадоксальным образом обманывает реальность - он как бы добровольно заходит за край смерти, и оттуда наслаждается смертью других. Наслаждается их мучениями, их предсмертными конвульсиями, - а больше всего наслаждается их страхом. Страх, в тиски которого попадает жертва приближающейся смерти - вот оно, наслаждение философа.
Он видит предсмертные корчи других, и наслаждается собственным бесстрастием, собственным равнодушием к смерти, - какой божественный восторг, какой незабываемый душевный оргазм испытывает он тогда! Истинно философские профессии - это профессия врача, палача и священника. - Люди, которые чаще всего сталкиваются с долгой, мучительной смертью, со всеми нравственными судорогами и конвульсиями.
Приближение смерти - это время философа: вот он, час пробил, ты, который жил обычной жизнью, и гнал от себя мысль о смерти, ты наконец-то попал в мои лапы. Тебе уже поздно думать о жизни, поздно думать о том, о чем ты думал раньше - ты остался один на один со смертью - и значит, один на один со мной. Перед тобой пустота - а значит и все, чем ты был раньше - тоже пустота. Ну так посмотри мне в глаза, несчастный. Ты должен умереть.
В таком поединке философ всегда выигрывает - потому что он живет смертью. Кроме смерти, у него ничего больше нет. Он всегда там, уже за порогом, и ему нечего бояться. Смерть - это территория философа, это его заповедная зона, в которую другие приходят только затем, чтобы его развлечь. Чтобы доставить ему несколько приятных минут.
Понятно, что такие восторги ведут философа к действию - ему хочется повторять этот прекрасный момент, ему хочется, чтобы трупы падали вокруг него, как снежинки, сливаясь в сплошной белый саван. Ему хочется, чтобы смерти подверглись именно те, кто больше всего любит жизнь, - потому что ему нужен их страх. И потому философ, как никто другой, любит наблюдать умирающих женщин, - потому что женщина - это воплощение страха смерти.
Итак, желание ведет философа к действиям - это действие и есть философия. От карьеры Джека-потрошителя философа спасает только масштаб. Ему нужен не один труп, ему нужны штабеля трупов. Философия все больше и больше приближается к своей истинной сущности - все больше становится философией политики. А если философия - это философия политики, то основной вопрос философии - это вопрос о том, кого поставить к стенке.
Итак, получается следующее уравнение: философия - это политика, а политика - это спор о том, кого стоит убить, а кого можно пока оставить в живых. Философия как действие - это искусство убивать, искусство убивать большие компактные массы людей, стянутые в социум. Философия как продукт - это пересечение двух перпендикулярных убийств, когда они нейтрализуют друг друга. Когда два режущих лезвия пересекаются, раздаются искры, и получается философский трактат. То есть, возникает спор о том, какое убийство должно совершиться первым. Этот спор на некоторое время оттягивает сам факт убийства - но сущность от этого не меняется. Философский диалог - это спор в мясницкой, это беседа в камере пыток. За каждой философской категорией лежат груды обугленных человеческих тел. Когда Кант и Гегель жонглируют категориями - на самом деле это танец с саблями.
Главный предмет философского наслаждения выживанием - не газовые камеры, не толпы, которых расстреливают из пулемета, а философский текст. Текст, в текстуру которого уже записаны эти расстрелянные толпы. Философский текст - это застывший удар палача. Философ ухитряется запихнуть в него не только свой приговор, не только свою гильотину, но еще и корчи, мучения жертв. В каждой фразе, в каждой строчке этого текста он видит просящие о пощаде глаза, понапрасну протянутые в мольбе руки, - и безжалостный огонь напалма, который пожирает эти глаза и эти руки. Философ не душит людей руками не потому, что руки коротки, а потому что нашел более острый, более эффективный способ наслаждаться их смертью. Он не только видит их смерть, но и чувствует их мучения, - все это записано в его текстах.
Конечная цель философии - уничтожение человечества, а по возможности - и всего универсума целиком. - Но только в текстах, конечно, - иначе игра закончится, и весь эффект пропадет. - Pereat mundis - fiat philosophia! - так выразил эту мысль Ницше. Маркиз де Сад - это первый чистый философ, философ без маски. Ницше тоже было попытался снять маску, но у него почти ничего не вышло, - он был слишком хорошо воспитан для этого. Натуралистические теории де Сада - это не пародия на философию, не резонерство маньяка, - это почти не обработанное философское сырье, это самый настоящий, самый подлинный философский продукт в его первозданной красоте и величии.
Вт Июл 01, 2008 1:45 am