Страх смерти

Страх заключается в чувстве внутренней напряженности, непосредственной опасности для жизни в ожидании угрожающих событий, действий.

------------------------------------------------------------------------

А.В.Демичев

Из книги "Мастерская Платона"


Страх смерти обрамляет и пронизывает путь, заявляя о себе натужным криком новорожденного, сопутствуя разнообразным душевным и соматическим напряжениям биографического следования, наконец, замирая гримасой-судорогой решительного выбывания. Различимы интенсивность, объектная принадлежность, вектор нашествия. Все, что нас окружает и что окружаемо нами - страхогенично. Он расширяет зрачки ("у страха глаза велики"), не знает прищура, входя или исходя через нас, оставляет следы-запятые, вплоть до дрожания рук, коленок и заикания. И даже афазии, эпилептической конрактуры. Но где он сам?

Страх - стремнина аффекта, стеснение дыхания. Фрейд исходит из этимологии: angst - angustiae - "теснота", "теснина". Стесняющие обстоятельства, родовая травма, страх не родиться, не прорваться на свет из стесняющей материнской утробы (слышится - гроба). Этот ужас нерождения или смерти до жизни учреждает нашу психику и в страхе возобновляем. Страх знаменует образование автономной субъективности, телесной выделенности, фигуративной идентичности. В страхе мы подтверждаем свою приверженность человеческому. Страх - дегустация человеческого, его повторение и закрепление. "Бежать от страха недобросовестно, поскольку мы суть страх" (Ж.-П.Сартр). Страх - страхование человеческого.

В страхе и ужасе человек пробует и осваивает окружение, окружает себя подспорьем, промеряет дистанции, укрепляется в связях присутствия. "То, что есть, мерится мерилом ужаса, ужас и толкает то, что есть, к обнаружению. Без этого страшного толчка ничего бы не было." (Ж.Батай).


Культура страха

Страх культуры - страх технологической операциональности. Страх может быть заказан. Операторы страха надежны. В структуре страха нет места сбоям. "...Из боя - никто, вы понимаете, н и к т о и никогда не возвращался... живым" (С.Кржижановский).

К числу патологических страхов относятся такие, которые характеризуются отсутствием психологической обоснованности или чрезмерной интенсивностью, длительностью, не соответствующих силе вызвавшей их причине. В зависимости от механизмов, времени возникновения, особенностей проявления выделяют:
-Навязчивые страхи

-Сверхценые страхи

-Пароксизмальные страхи

-Ночные страхи

-Дневные страхи

-Недифференцированные страхи

-Неврозоподобные страхи

-Бредовые страхи



Страх эротичен

Живя в приграничной зоне, на страже (страх на страже) физической и психической автономности, провокативен. Испуг женских глаз возбуждает. Охраняемая граница тайно желает, "просит" быть нарушенной. Страх растворения не в своем чреват наслаждением карнавального смертоносного пиршества. Пьянящая радость деструкции, слияния в родовом, непрерывном.

Страх охраняет прерывность, но гранича с бесстрашием непрерывности, хочет себя прервать в пользу сверхчеловеческого. Страх - "скованная свобода", отсроченная. Любим поэтому и лелеем свой страх в мечтательном мареве собственных дней. Рождены в страхе и страх порождаем. Не отнять у ребенка жадного вхождения в страх, в приключения ужасные и загадочные, сладостное превозможение, утреннее пробуждение после жуткого сна. Страх разрешает попробовать еще раз. Страх ведет к повторению, повторению удовольствия. Самое, что ни на есть жизненное. Но и чреват различием, изменением до неузнаваемости. В мутной глубине страха - смерть, ничто.

В глубине нашего страха - страх фундаментальный, ужас по Хайдеггеру. Нечто родовое. Общечеловеческая родина и рана. Ничто. В ностальгически страшном зове пребывает наша сущность, отпущенная родиной в "чистое присутствие" с целью себя явить. Отпущенная с одной (не своей) целью, сущность человеческая блуждает в поиске собственного утверждения и смысла, но пустота вокруг. Оставленная нами фактом рождения не оставляет нас. Брошенная позади уже обернулась и грозит из будущего с первых же пульсаций самосознания, фигур мышления, а главное, с первых столкновений со смертью.
Функция пустоты

Функция пустоты - в утверждении чистого императива исчезновения, растворения, размытия нашего абстрактного Я. Подтачивая нас изнутри, она образует воронку с водоворотной начинкой. Мы становимся втягивающим устройством. Здесь начинаются философия и поэзия, как высшие формы проявления захватывающих умонастроений, втягивающих, всасывающих в ничто.

Вместе с тем, пустота, выедающая нас изнутри, очищает саму суверенность, суверенность "я, которое умирает" (Ж.Батай). И в этой очищенной суверенности мы становимся привлекательны, мы становимся воинами, жертвенно обреченными на уход. "И в этом откровении свободной божественной природы настойчивая направленность жадности жизни к смерти (такая, какою дана она в каждой форме игры или грезы) проявляется уже не как потребность в уничтожении, но как чистая жадность быть м н о ю , причем смерть или пустота оказываются всего лишь областью, где бесконечно возвышается - самим упадком - владычество я, представлять которое нужно как головокружение." (Ж.Батай).

Владычество в упадке, в пустотном каноне. Нечто предшествующее жизни и следующее за ней, т.е. способное на владычество. Владычество произрастает из контекста, из эфирной пустоты, ибо всякая фигуративность ограничена контуром влияния. На всякую фигуративность найдется другая. Но с зияющей пустотой, пустотой смерти не совладать. Можно лишь попробовать пере-хватить это зияние. "Черный квадрат" Казимира Малевича - опыт ответного зияния, опыт прохождения через ничто, опыт обретения самовластия. Безуспешный. Цена самовластия велика. Сообщничество со смертью требует предания, сдачи страха - моего, человеческого. Впустить пустоту, отдаться ее выедающей изнутри стихии, когда я уже развращен полнотой, вернее, рабской погоней за ней.

Пустота предполагает активность отсутствия, занимания "места", никому не предназначенного. Скорее всего это "место" - настоящее. Места в прошлом и в будущем уже все заняты, возможны лишь рокировки и вытеснения, что, собственно, и занимает нас. Пустота это пробег или пробел между прошлым, бывшим настоящим и будущим, становящимся настоящим. В этом смысле природа, в том числе наша человеческая (и даже, прежде всего, наша человеческая) не терпит пустоты, не хочет пустоты, стремясь придать ей значительность полноты бытия, непознаваемой полноты. Мистической. Пытаясь занять настоящее, спасти прошлое в виде бывшего настоящего и будущее в виде длящегося настоящего, хотим ориентироваться в пустоте, хотим структуру ничто. Пустота - культ повторения, тактического расширения (в обе стороны) настоящего, в котором она (пустота) хочет быть представленной в виде плеромы. Пустота жаждет соития и беременности полнотой. Мы, героические агенты Ничто доставляем ей эту возможность, эту симуляцию полноты. Домашний террариум. Прирученная пустота. Мы ее пользуем. Но ведь есть и иная. Не пустота сцены, томительно ожидающая света и смысла, не пустота стадиона, предвкушающая борьбу и триумф победителя, а пустота безупречная, смертельная белизна, а вернее, пустота, становящаяся безупречной, смерть, становящаяся смертью, белизна белизной (потолок, становящийся все белее с каждым слоем белил), растущая пустыня, дикая, инертная и безмятежная, перехватывающая или, лучше, возвращающая себе функцию различения. "Надо понять эту пустоту не как угрозу или как повод для ожидания того, что ее неминуемо заполнит, но скорее и совершенно просто, как то, что все различает и что в ее пределах ничто не остается неразличимым. Эта пустота, vide - инструмент различий. Пустота, которая позволяет все видеть и все наделять значением" (В.Подорога). Растущая пустыня смертельного различения и смертельных значений. Кладбище, работающее в режиме складирования готовой продукции, т.е. вширь, а не вглубь, где все сразу и всё равно кто за кем. Ничего не повторяется и не длится, не соревнуется и не погибает.

Но возможно ли вновь, повторное (в смысле следования за первичным не существованием до самой себя) отсутствие истории? "В наши дни мыслить можно лишь в пустом пространстве, где уже нет человека. Пустота эта не означает нехватки и не требует заполнить пробел." (М.Фуко). Наши ли эти дни? Жаждем ли опустошения истории, растраты, которая откроет миг/вечность самовластия? Повторение предистории страшит, возникает страх пустоты и его вызов.

Двусмысленность страха наслаивается на двусмысленность пустоты. Начинается смешивание неопределенностей, игра состояний. Отпущенная пустота, за которой следили со страхом, приблизилась. Страх пустоты фиксирует встречу, контакт, но еще различенность. Обостренность отношений. "Нужно, прежде всего, авто-аффицировать себя своей собственной смертью (а самость не существует прежде всего, прежде этого движения авто-аффекции), обратить смерть в авто-аффекцию жизни, или жизнь - в авто-аффекцию смерти" (Ж.Деррида).

Страх пустоты

Страх пустоты открывает путь называния и обустройства, что считается делом культуры. Артикуляция и различие, платоновское припоминание и замыкающее повторение, извлечение удовольствия из отклика и привыкания глаз заполняют пустое время, утоляя жажду смыслостроительства и блокируя деструктивную энергию страха до новых ее извержений. Даем себе затеряться в присутствии улиц.

Тревога пустоты, чаще всего, - симптом потери ориентации, предвестие смены декораций и смысла. Это тревога по поводу утраты смысла, который сообщает смысл всему. Страх утраты генерального смысла в череде и теснине других. Страх одиночества и пустоты в толпе. Это страх разочарования, абсурда, пресыщенности и тошноты, бессмысленного повторения дней, экзистенциального круговращения. Но это наш страх, лелеемый. Из него мы высекаем пьянящее бесстрашие, номадическую свободу. Человеческое. "Человеческий ум не только вечная кузница идолов, но и вечная кузница страхов" (Кальвин). Каждый - кузнец своих страхов своей пустоты. "Тьма - только наша" (М.Мамардашвили). Собственной тьмы хозяин, сублиматор своих теней, автор эксплуатирует энергию страха перед лицом пустоты, пустоты начального листа, белоснежного жеста. Нужен аффект, катастрофа, чтобы вызволить из пустоты контур видения. Чем сильнее страх, тем круче, чем безысходней пустота, тем ярче вспышка фантома. Автор готов рисковать, опыт самодеструкции втягивает, страх пустоты провоцирует героизм, вознаграждая усилия преодоления удовольствием внутреннего освобождения и внешнего признания. Дозы страха и пустоты растут, достигая опасной зоны регрессии, в которой приоткрывается пустота страха в своей депрессивной бесчеловечности.

Повторение нейтрализует. Повторный страх теряет силу аффекта, повторенный много раз истощает ресурсы отличия от пустоты. Фигура страха теряет границы и глубину, разглаживается по поверхности ("теперь все поднимается на поверхность" (Ж.Делез)), становится маревом приближающегося Ничто. Перед лицом Ничто страх - пустое.

Идеальная пустота страха - смерть. Опустевший страх - опустевшая жизнь. Тот кто не боится смерти - уже умер.

Смерть и страх смерти

Смерть - наконец совпадение страха и пустоты, двух ипостасей "я" - лица и посмертной маски. Символическое путешествие от себя к себе. "Благодаря будущей смерти лицо начинает скорбный путь к себе по спирали жизни, и как только это возвращение состоится, лицо станет собственным образом, выступит в обличье трупного слепка. Магия мертвого." (В.Подорога). Схождение лица ("чистого различия" - Э.Левинас) и слепка - чистого повторения, сокращение и наконец устранение дистанции, отождествление в истине собственного пути суверенного "я" под давлением собственной тьмы, собственного Ничто ("Человек есть ночь, пустое ничто..." (Г.Гегель)). Свет собственных глаз выдавлен собственной тьмой. Страх, выражение лица, зеркало души, живое и беспокойное воплощение внутреннего "я", наконец, замирает, мирится с пустотой своей же, хотя и внешней, отпущенной пустотой двойника, но вернувшейся, и совпадает с ней исчезая. Жизнь, теперь можно сказать, есть двоение страха и пустоты, удержание их различия.

Принадлежность смерти как умиранию позволяет, с другой стороны, выращивать и культивировать пустоту страха, в которой ослабевает связь с человеческим. В пустоте страха - свобода от человеческого, мужество превышения "я" и, следовательно, его постижения. "Только смерть дает мне в руки то, чего я желаю достичь; только она заложена в словах как возможность их смысла. Не будь смерти, все провалилось бы в бездну абсурда и небытия" (М.Бланшо).

Пустота страха всегда уже здесь как возможность, как вместительность, как трансформация жизни в судьбу.